В отличие от московских, прогнозы погоды в Саламанке исполнялись с небывалой точностью: проливной дождь разбудил меня стуком своих капель, как и обещалось парой дней ранее. У меня не было другого выбора, кроме как промочить свои летние ботинки в первые пять минут и в оставшиеся двадцать скользить по мощеным улицам под веселый аккомпанемент хлюпающих звуков – к восьми утра я должна была прийти в школу Дон Кихот для определения уровня испанского языка.

Мой рисунок прекрасной церкви Клересия в Саламанке

Признаться честно, ничего кроме детского любопытства я к тестированию не испытывала: я всегда занималась испанским ради удовольствия, поэтому последнее, что меня волновало – результаты проверочных работ. На самом деле, я придумала всю эту историю со школой, просто потому что никогда раньше одна не путешествовала, к тому же мне всегда хотелось пожить в иностранной семье. Так я и оказалась одним ранним летним утром в типичной аудитории с серыми столами и стульями в компании не слишком молодых и в основном англоговорящих товарищей. Уже тогда я почувствовала первые приступы надвигающейся тоски от увиденной школьной обстановки.

Пока проверяли результаты нашего тестирования, несколько взбалмошная преподавательница Пепа рассказывала нам о провинции Саламанка. Преподаватель по-испански звучит как «профессор» с характерным ударением на последний слог. Давно зная об этом факте, наверное, я никогда не отделаюсь от картины с изображением мудрого, седовласого русского профессора, каждый раз всплывающей перед моими глазами при упоминании этого слова. Пепа была далека от подобного образа, и ее пальцы, словно тайфун, носились по карте, ненадолго останавливаясь то в области, где выращивали лучших быков для корриды, то в городе Гихуэло,  производящем большую часть первоклассного испанского хамона. Постепенно от истории о провинции Пепа перешла к рассказу о самом городе. Описывая главную площадь Саламанки, Пепа, как и многие испанцы, не упустила возможности рассказать о своем отношении к генералу Франко – испанском диктаторе, бывшим одним из организаторов военного переворота в 1936 году.

— Это позор! – так охарактеризовала Пепа медальон каудильо, висящий на главной площади среди медальонов с изображениями испанских королей,  — Позор! Позор! – несколько раз для пущей убедительности повторила она.
За все время общения с испанцами я не услышала ни одного позитивного отклика о Франко. Кто-то криво ухмылялся, как Адриан, кто-то с неудовольствием пожимал плечами, как Мабель, считая, что с историей уже ничего не поделаешь, а кто-то вроде Пепы не стеснялся в выражениях. Медальон Франко на главной площади Саламанки является объектом острой полемики и покушений, из-за чего покрыт специальным пластиком на случай, если его снова придется отмывать от краски.

Стоит упомянуть, что диктатура Франко установилась в Испании после кровавой трехлетней гражданской войны с 1936 по 1939 год. Именно об этой войне между республиканцами и националистами написана книга Эрнеста Хэмингуэя «По ком звонит колокол». Диктатура Франко продолжалась тридцать шесть лет и опиралась на традиционализм, авторитаризм и религию, существенно ограничивая участие женщин в общественной жизни, жестко регулируя образовательную систему. Словом, после смерти Франко в 1975 году испанцы не то что вздохнули свободно, а принялись жадно дышать, начав осуществлять демократические реформы.
В 2007 году в Испании был издан закон, требующий удаления любого символа диктатуры и жестокости гражданской войны, правда, с оговоркой, если данный символ не представляет культурную или религиозную ценность. Вот поэтому испанцы и разделились на два лагеря: одни вздрагивают при одном лишь упоминании о Франко, другие считают неверным избавляться от истории, а медальон, между тем, так и продолжает висеть.

Когда Пепа стала повторять свой рассказ в несколько другом порядке, наконец, принесли результаты тестов, «обрадовав» меня расписанием моего курса – занятия запланировали на самое неудобное обеденное время с часу до трех. Тогда я почувствовала еще большее уныние и закравшуюся мысль о том, что, видимо, на занятиях я буду нечастым гостем.
Когда я вышла из школы, мое негодование по поводу промокших ботинок достигло кульминации, и единственное, что пробегало сквозь все мои мысли ярко-красной строкой, — название улицы с большим количеством обувных магазинов, вскользь упомянутое Пепой, — Самора.

Непривычно серая Испания

Я завернула в первую попавшуюся дверь детского обувного, где по случайному и совершенно неизвестному мне стечению обстоятельств обнаружились красные кеды моего размера. Теперь можно было расслабиться и поесть. Именно тогда я и узнала, что в двенадцать часов дня в Испании никто не обедает, поэтому пришлось махнуть рукой в сторону с утра приготовленной паэльи.

— Это не паэлья, а чанфайна, — буркнул бармен.
— Ну, тогда давайте чанфайну, — так же буркнула я.

Не все в Испании называется паэльей, что приготовлено с рисом. Коротко, чанфайна – это ливер со специями, а иногда с гарниром вперемешку.
Видимо, лицо у меня было странное и озабоченное, когда я услышала:
— У тебя все в порядке?
— Да, все в порядке, – ответила я, подумав между тем: «Ну, как же в порядке, дождь льет как из ведра, пообедать нормально не вышло, еще и на занятия бежать через весь центр города».
— Может быть, десерт? – смягчился бармен.
— Нет, спасибо, счет, пожалуйста.
Я расплатилась, когда он сунул мне в руку теплый и хрустящий чуррос:
— До встречи, красавица, — с какой-то особенной теплотой внезапно улыбнулся бармен.
Ничего не поделаешь с этими испанцами, умеют они поднимать настроение. «Может, поэтому у меня с Испанией особенная космическая связь?» — подумалось мне – «Потому что люди здесь похожи на солнечных зайчиков?».

На ходу доедая чуррос, я бежала обратно в школу на свое первое свое занятие. Курс, к моему разочарованию, оказался обычным разговорным клубом иностранцев с носителем языка, где преподавательница ничего не объясняла и говорила, практически не давая возможности высказаться. У меня сложилось впечатление, что я забежала в аудиторию так, невзначай, от нечего делать, беседа началась с неопределенной точки, будто длилась уже вторую или даже третью неделю. Преподавательница самозабвенно рассказывала о том, как любит путешествовать и какие испанские города успела посетить, и все, что наша группа умудрялась спросить, умещалось в один единственный вопрос: «И каким вам показался этот город?».
Испанцы с большим почтением относятся к культуре и истории своей страны в целом, часто путешествуя исключительно по Испании и ни разу за всю свою жизнь не выезжая за ее пределы, полагая, что на их родине и так все есть. Однако испанцы из одной области часто не слишком дружелюбно относятся к выходцам из других областей. Не говоря уже об обособленной Каталонии или особняком стоящей стране Басков, кастильцы, например, даже к андалусийцам с юга Испании относятся прохладно:
— Люди с юга «демасьядо симпатико», — сказала наша преподавательница.
— Что это значит?
— Это значит, они всем хотят нравиться, а потому часто бывают неискренними. При первом знакомстве ведут себя, словно ваши лучшие друзья, а при следующей встрече даже о вас и не вспомнят.

Не стоит, однако, воспринимать эти слова, как однозначную правду. Думаю, веселые андалусийцы, скажут, что кастильцы  слишком серьезные. «Люди меняются каждый раз, как ты пересекаешь горы» —  сказал мне как-то Адриан.

Если присмотреться, можно заметить, что границы областей Испании примерно повторяют границы гор, щедро изрезавших страну и занимающих почти половину ее территории

Мы обсудили десяток испанских городов, когда каким-то образом наш разговор перешел на политическую тему, что мне показалось странным и даже некорректным в условиях собравшейся разношерстной компании:
— А какая сейчас политическая и  экономическая ситуация в России? – четыре пары глаз устремились на меня.
— Ни политика, ни экономика не входят в область моих интересов, — ответила я.
— Да-да, это понятно, и все-таки?

Я, как могла, пыталась увести разговор в другое русло, но даже без вопросов о пресловутых балалайках и медведях не обошлось.«Может быть, школа эта на самом деле хорошая,  и учат в ней основательно», — подумалось мне, но из ее дверей я вышла в твердом намерении больше никогда не возвращаться обратно.