В лекциях по зарубежной литературе Набоков отмечает выгодное отличие прозы от изобразительного искусства, заключающееся в невозможности ознакомления с парой сотен страниц за одно мгновение, как в случае с картиной. Очевидный факт, против которого сложно приводить доводы, но тем не менее являющийся весьма поверхностным. Мне потребовались две поездки в Фигерас с разницей в семь лет, несколько выставок и прочитанных книг, чтобы осознать хотя бы толику гения Сальвадора Дали.

Наша большая ошибка при осмыслении художественного произведения заключается в пренебрежении личностью автора и той исторической эпохой, в которой он жил, перед разглядыванием картинки. Спорный и, возможно, в перспективе никогда не решенный вопрос относительно величия картины заключается в уравновешивании молчаливого восторга и рафинированной логики и методичного штудирования источников.

Я прихожу ко мнению, что развитие чувствительности, художественного вкуса, как и способности размышлять, невозможно без сопровождающей литературы, а потому тонкое восприятие требует гораздо большего времени, чем может показаться на первый взгляд.

В театре-музее Фигераса есть зал с фотопортретами Дали — этакими вариациями на тему усов. “Он был сумасшедшим”, — шепнул мальчик своей спутнице, прежде чем скрыться за стеной.

Я окинула зал прощальным взглядом и пришла к противоположному мнению: “Не сумасшедшим, а уникальным”. Я восторгаюсь Дали, как творцом, создавшим свою вселенную, микрокосмос, сумевшему противопоставить себя всем прочим направлениям, коим изобиловал двадцатый век.

Я прониклась к нему большой симпатией после прочтения автобиографического романа “Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим”, охватывающему период с детства до начала второй Мировой войны. Имея ввиду эпатажность художника, я не воспринимаю все написанное как абсолютную правду, впрочем, как и абсолютный вымысел, но этакий дневник художника позволяет познакомиться с натурой, чувствительной с детства, одаренной богатой фантазией и удивительной работоспособностью и умеющей воплощать свои идеи в реальности, как и проливает свет на созданный символизм, помогает “читать” картины.

Дали с детства нравилось привлекать к себе внимание, а исполнение любых его прихотей со стороны семьи лишь увеличивало тягу к экстравагантным поступкам. Эгоцентризм имел весьма плодородную почву, а эпоха Фрейда лишь усиливала тягу к откровениям и анализу собственной сексуальности и эротичных мыслей. Пусть и в гипертрофированной форме, мне симпатизирует искренность Дали и выставление напоказ умалчиваемого, но от того не перестающего существовать с точки зрения не общего, а глубоко индивидуального.

Глупо отрицать высокую техничность художника, раскрывающуюся в скульптурно-монументальных фигурах, психологически-тонко схваченных портретах и точном рисунке, отточенных скрупулезной работой, воздвигнутых на прочном постаменте фантазий.

Я не буду восхищаться каждой картиной, охать с придыханием, но мне нравится Дали, как цельный элемент в истории искусства, как нравятся, но нравятся очень, отдельные произведения. Скажем, я до сих пор не понимаю его интерпретацию “Капричос” Гойи, как попытку привлечения внимания через проверенные временем шедевры.

Мне недостает юмора, возможно, но произведения искусства, на мой взгляд, заслуживают степенного покоя и исключают творческие переработки в подобном ключе. Тем не менее Дали в своем творчестве часто переосмысляет художественное наследие: творчество Веласкеса и Микеладжело часто предстают в преломлении сюрреалистической призмы.

Иное дело реди-мейд, добавляющий материальной жизни творческой составляющей. Украшение театра-музея Дали булками — реди-мейд, яйца на башне Гала — реди-мейд: «В то же время я раскрыл тайну хлеба — он может остаться несъеденным. Насущную вещь, символ питания и святого бытия, я превращу в бесполезную, эстетическую». Низвержение хлеба из категории еды и возведение в категорию искусства — эссенция идей Дали, впрочем, многие из которых, по его признанию воплощались без окончательного осознания: «Тогда от меня потребовали объяснить мой паранойально-критический метод, о котором я слишком непонятно писал в статьях. Признаюсь сейчас, что тогда я и сам толком не знал, что это такое. Оно „было больше меня“, как и многие мои изобретения, и я вник в их значение лишь позднее».

Пиджак-афродизиак, такси, внутри которого идет дождь, телефон-омар, приемы с белой едой, черной посудой и меховой ванной — воплощение сна наяву. Сюрреализм Дали — это не только картины, это вся жизнь, и хотя театр-музей в Фигерасе воссоздает глубокую ретроспективу творчества Дали, ему не хватает ушедшей эпохи в настоящем. Тем не менее, этот музей — один из самых интерактивных среди тех, что мне удалось посетить.

Музей — как коллекция картин и скульптур, театр — как действие.  Дали увлекает гостя в свой мир и приглашает поиграть: забраться на лестницу и увидеть “мебельный портрет” Мэй Уэст, предаться оптическим иллюзиям с зеркалами, установленными особым образом у пары картин, разглядывать картины-перевертыши на бутылках, опускать монетки и завороженно следить за разворачивающейся, как карточный пасьянс, конструкцией с десятком цветных квадратиков и разглядывать улиток в дождливом такси.

Впрочем, во время моего февральского посещения дождь был повсюду, а такси недоставало солнца, как и весь Фигерас тоскливо отсвечивал низкими зданиями спальных районов и развешенным на балконе бельем, укрывший музей Дали, подобно раковине жемчужину.

Мне хотелось бы увидеть Фигерас в начале двадцатого века, как мадридский клуб университетского периода Дали, как кипучую богемную парижскую жизнь. Складывалось ощущение одной тесной тусовки, и необъяснимо приятно было видеть на страницах книги, как и в работах Дали знакомые имена Марселя Дюшана, Хоана Миро и даже Коко Шанель, с которой Дали к моему удивлению тесно дружил и сотрудничал.

Отторжение утилитарности проявляется и в ювелирной коллекции, выставленной в музее Дали, подкупающей оригинальными идеями, как то гранатное сердце, часы в виде глазницы, оправа в виде кистей рук.

Двадцатый век — время зарождения дизайна, а потому творчество Дали касается и более прикладных областей. Расширение сфер деятельности художника во многом обязано Гала, и, возможно, покажется странным, что я не упоминала музу Дали до нынешнего момента.

Еще один спорный вопрос — относительно доли участия этой необычной женщины и, вероятно, прирожденного менеджера и пиар-агента в одном лице в творчестве художника. Но изучая картины, в доброй половине которых проявляется с различной степенью очевидности одно и то же лицо, я все-таки хочу говорить больше не об огромном влиянии на Дали, а о бесконечной силе любви, выделяющей эту необычную пару во всевозможных романтических историях.

Можно не принимать сюрреалистическое искусство, но нельзя отрицать, что феномен Гала и Дали — яркая звезда на небе двадцатого века, один из ключевых моментов истории и элемент уникального каталонского характера.

Как добраться: поезда из Барселоны в Фигерас отправляются с железнодорожного вокзала Passeig de Gràcia (на одноименной станции метро). Купить билеты можно в кассах на вокзале, а можно онлайн на официальном жд сайте Испании, там же посмотреть расписание. Конечная станция Figueres Vilafant.

Официальный сайт музея https://www.salvador-dali.org/es/